Снова идем на форты
На "Норд-Весте" нужно было сменить грот-мачту.
А пока мачту снимали, очищали подгнившую часть от лака, вклеивали свежую вставку, "Норд-Вест" на неделю был обречен томиться в гавани.
Поэтому, когда Георгий Иванович предложил команде "Норд-Веста" проветриться и сходить с ним на "Кубе" на заброшенные форты половить там рыбу, покупаться всласть в чистой воде и пожить денька три на фортах настоящими морскими бродягами, Натаха, Алешка и я с Джерри с радостью согласились.
Удивляюсь я, как это ленинградцы до сих пор не пронюхали, что живут совсем близко от таких романтичных мест - старинных морских фортов, посещаемых только редкими катерами и яхтами.
В хороший ветер до них два часа ходу под парусами...
Они вырастают из волн моря один за другим. Первый, второй, третий.
Всего фортов семь. И если ветер западный, издалека с них доносится запах цветов.
Все заросло там - казематы, куртины, стены, стволы старинных пушек...
И радость и странная тревога охватывают тебя, когда твое маленькое суденышко обходит медленно давно молчащие островки.
Там угол серой стены глянет из-за зелени шиповника, усыпанного красными цветами, там черные дыры окон, там узкие бойницы, там кованое швартовное кольцо у каменных плит высокой стенки.
...И над всем этим уже сто лет, наверное, не маячат кивера часовых и не синеют дымки фитилей и артиллерийских жаровен.
Только птицы да крысы обитают здесь, раскачивая ветки одичавших вишен и осыпая камешки...
Все семь фортов не похожи друг на друга, большие и маленькие, высокие и низкие, а два из них, пятый и седьмой - прямо-таки тропические коралловые острова, окруженные вместо атолла кольцами каменных насыпей, образующих тихие лагуны.
А если не полениться и покопаться на фортах, обязательно найдешь что-нибудь занятное: старинную монетку, зеленую от времени матросскую пуговицу прошлого века, а то и бронзовый гвоздь, длинный и тяжелый, на шестигранной шляпке которого выпукло оттиснут парусный кораблик...
Георгий Иванович был рад, что с ним едет такая опытная и молодая команда, и мы были рады тоже. Хотя и очень любишь свое суденышко, но всегда интересно испытать и чужое - с тайным желанием найти его не таким быстроходным, поворотливым и чутким, как свое.
Мы взяли наши спальные мешки, спасательные пояса и два рюкзака с хлебом, консервами, чесноком, пивом и лимонадом - на воде аппетит всегда хороший, так что, отправляясь на три дня, еды забирай на неделю.
Отплыли мы после обеда, к фортам добрались к закату, и становиться на якорь уже пришлось в сумерках.
Когда Георгий Иванович достал свой игрушечный данфортовский якорь, я спросил, нет ли у него якоря побольше и потяжелее.
Якорь потяжелее был, но он был запрятан в ахтерпике под инструментами и всяким нужным барахлом. Все-таки я настоял на том, чтобы Георгий Иванович достал настоящий якорь.
- Ночь будет тихая, - ворчал он, - а данфорт держит отлично...
- Может, и держит в солнечный день где-нибудь возле пляжа. Здесь же нужно кое-что понадежней...
И, заводя с кормы еще и данфорт, я услыхал, как Алешка поучал Георгия Ивановича моими наставлениями о том, что еще Петр Великий повелел держать на кораблях, ходящих по Балтике, семь якорей...
Это была моя школа, и теперь я был спокоен: на "Кубе" со временем будет семь якорей...
Убрав и зачехлив паруса, мы наскоро принялись за стряпню, и черный Джеррин нос задвигался, улавливая запахи разогретых консервов и поджариваемой яичницы.
В это время, как призраки, восточнее нас, подошли с последними вздохами ветра "Тайна" - бригантина Рудика и "Волхов".
В густеющей темноте слышались оттуда негромкие голоса, звяканье цепей, скрипы блочных шкивов, плеск падающих в воду якорей.
Вспыхивали огоньки сигарет. Над большими световыми люками "Тайны" на паруса отбрасывались желтые квадраты - Рудик не жалел для своей кают-компании электричества.
Потом с палуб наших соседей потянуло вкусными запахами, на бригантине забренчала гитара, и наш морской табор зажил своей вечерней жизнью.
И вот тогда-то я и достал свой сюрприз для Георгия Ивановича - перед тем, как нам пришло самое время приняться за яичницу.
Это был кувшинчик с ромом под названием "Остров сокровищ"...
Дело в том, что Георгий Иванович знает бездну всяких интересных вещей про морскую старину, но лучше всего рассказывает их, если перед чаепитием пропустит стаканчик хорошего винца. И чем тоньше букет, тем занимательней будет история, это уж точно.
...От кувшинчика Георгий Иванович пришел в совершеннейший восторг, и после крошечного серебряного стаканчика, из которого он обычно смаковал такого рода напитки, он сказал:
- Да, отменный старый ром...
- Ром, достойный морских волков, - поддакивал я, нюхая край своей кружки.
Натаха и Алешка чокнулись лимонадом, на что Георгий Иванович в негодовании замахал руками:
- На кораблях не чокаются! Это дурной знак... В старые добрые времена звон кружек считался похоронным звоном...
Вот тут-то я и толкнул ногой Алешку, который был посвящен в мой план. Алешка вздохнул и сказал:
- Эх, красота... Жизнь - просто как у пиратов каких-нибудь...
Георгий Иванович Фыркнул:
- Что вы знаете о пиратах, - как я и предполагал, он тотчас же клюнул на мою нехитрую приманку.
- Да, были времена, - издалека повел я, - корабли были деревянные, зато люди - железные... Пираты, впрочем, не были настоящими моряками. Они были случайными людьми на море...
- Ну, ну, ну, ну, - Георгий Иванович, как доверчивый карась, тронул червяка на моем крючке. - Не говорите. Пираты были отличными мореходами.
- Например?
- Например: Хоукинс, Дрейк, Кавендиш ходили вокруг света. Кавендиш был прекрасным картографом. Дрейк первым применил джиггермачту и усовершенствовал каравеллу до типа корабля, который после него назовут фрегатом... О, эти знали толк в парусах и море... А знаменитое карибское Береговое Братство! Целое государство, история которого еще ждет того, кто его опишет!..
- Хм, хм, - подергал я снова свою наживку. - Пенсионное обеспечение пиратов - очень интересно... За выбитый глаз - двести пиастров, за правую руку - шестьсот. Копили денежки на старость и становились честными бюргерами. Кончали мирно жизнь в окружении любимых внуков... Все описания пиратской храбрости - фантазии позднейших романистов...
Тут уж я затронул святая святых Георгия Ивановича, он возмутился самым настоящим образом. Пираты были его любимым коньком, и уж тут, оседлав его, он дал ему шпоры.
- Пенсионеры! - воскликнул он. - Честные бюргеры! Благочестивые дедушки!!! Что вы знаете о них? О том, как "Железная рука" ушел на своем "Фениксе" от двух французских фрегатов, отстреливаясь, за неимением картечи, награбленными им золотыми дублонами; как Френсис Дрейк на своей "Золотой Лани" захватил однажды одиннадцать испанских галеонов, трюмы которых были полны серебра; Шарп взорвал себя, попав в безвыходное положение... О! А об их кровожадности, жестокости и смелости я мог бы кое-что порассказать. Один Бенито де Сото из этой компании чего стоит...
- Бенито де Сито? Испанец, наверное? - подергал я свою леску, чтобы крючок забрал поглубже.
- Нет, де Сото был португальцем... Если бы не позднее время, я бы рассказал вам его историю.
- Георгий Иванович... - заныл Алешка.
- Георгий Иванович, - еще более жалобно запросила Натаха.
Георгий Иванович посмотрел на светящийся циферблат часов и выключил свой транзистор. Я чувствовал, что ему самому очень хочется поведать нам о Бенито.
- Ну, если уж и дама настаивает, я не могу отказать... - сказал он. - Но только - сколько успею до без четверти одиннадцатого.
- А завтра вечером остальное? - спросила Натаха, устраиваясь на спасательном круге "Кубы" поудобней.
- На море нельзя ничего загадывать вперед... - суеверно, как и подобает старому шпикеру, ответил Георгий Иванович.
- Ладно, не будем, - живо согласилась Натаха, - только рассказывайте подольше...
- Итак, история Бенито де Сото, часть первая...
Уж совсем смерклось.
Слева от нас очень уютно помигивали огоньки "Тайны" и "Волхова", и там, наверное, рассказывали свои истории.
Воздух был очень теплый, и спать никому не хотелось.
Шторм
А ночью начался шторм.
Шторм на Балтике налетает всегда внезапно. Барометр почти бесполезен. Особенно, если шторм приходит ночью.
Когда есть возможность прослушать прогноз погоды для рыбаков и летчиков морской авиации и когда эти прогнозы обещают шторм, на стеньгах сигнальных мачт в яхт-клубах вывешивают два черных шара один над другим.
Тогда яхты испуганной стайкой жмутся у бонов, исхлестанных ветром и волнами. Но здесь команды их могут быть спокойны: редко когда по авралу приходится заводить с берега дополнительные нейлоновые или стальные тросы, если крепчающий ветер начнет отжимать боны, грозя раздавить хрупкие сосновые борта яхт.
Порт - надежная крепость моряка.
Если шторм застанет в море и до берега далеко, - опытный капитан бросает плавучий якорь, который будет держать яхту носом к волне и ветру, убирает все паруса, проверяет крепость всех тросов и запоры люков и ложится преспокойно спать. Яхта будет только легко, как кусок пробки, нырять в волнах, дрейфуя помаленьку, гонимая ветром и волной, обратив к ней свой острый форштевень.
...Но берегись, капитан, если ты спишь спокойно у берега, а шторм налетел с моря. В старинных английских морских наставлениях к такому случаю говорится: "Страви пять глубин якорного каната и молись Иисусу и пресвятой деве Марии..."
И хорошо, если у тебя тяжелые якоря и крепкие цепи или якорные канаты. Ты стравишь их и не на пять глубин, а пока не опустеет канатный ящик, и тут уж надейся только на их крепость; бог и дева Мария не помогут...
А если цепи не выдержат, если опыта и искусства не хватит, - ветер выкинет легкое суденышко на камни, расшибет его, раздавит, как каблук давит ореховую скорлупу, и выплюнет наконец обломки где-нибудь на песчаных отмелях.
Опытный капитан всегда оставит между собой и берегом побольше глубокой воды, чтобы, услыхав первые удары ветра, поднять паруса и выйти, вылавировать против ветра, уйти подальше в открытое море.
Недаром латиняне говорили: "Мореплаватель, во время бури бойся земли..."
Уже в четыре часа ночи я просыпаюсь. Спать чутко - армейская привычка. Джерри спит рядом и тоже просыпается вместе со мной. Но Джерри не знает, что может означать пение тонких тросов, туго натянутых вант и грохот фалов по мачте.
На море я всегда сплю одетым, нужно только обуться, а это дело двух секунд, но, и не выходя на палубу, я уже ощущаю по напрягшемуся борту яхты силу ветра.
Вся остальная команда спит.
Сдвинув крышку люка, я высовываю голову. Кругом все в бело-желтой пене, ветер словно взбесился, "Куба" танцует на коротких быстрых волнах, размахивая хлыстом мачты, и дергает якорный канат.
Я соскальзываю вниз и бужу Георгия Ивановича.
- Шторм, - говорю я ему, - нужно удирать отсюда!
Алешку с Натахой я решаю не тревожить - пользы от них немного, пускай спят. Джерри тоже оставляем внизу.
- Может, отстоимся? - спрашивает Георгий Иванович, не попадая рукой в рукав своей оранжевой куртки.
- Нет, - отвечаю я. - У вас один полуторапудовый якорь, а "Куба" весит не меньше трех тонн... На "Норд-Весте" я бы отстоялся, но "Кубе" лучше уходить...
- А выйдем? - осторожно спрашивает Георгий Иванович, опуская под подбородок ремешок фуражки.
- Нужно выйти. Я подниму грот, а вы выберете на ходу якорь. Ветер, судя по всему, только усилится. Через полчаса пойдет настоящая волна, и "Куба", раскачиваясь, потянет якорь. Грунт здесь каменистый. Если якорь поползет - прощай "Куба"...
Георгий Иванович кивает головой и молча начинает помогать ставить парус. Ух как он бьется и трепещет! Его мягкая ткань сделалась жесткой от брызг, ликтрос с трудом уходит в паз мачты.
- Есть! До марки, - говорит Георгий Иванович, вернее, кричит, потому что ветер засвистывает уже крепко. "До марки" это значит, что верхний угол паруса дошел до топа, верхушки мачты.
Я начинаю подбирать шкоты и глазами показываю Георгию Ивановичу на якорный канат. Он, придерживая очки, прыжками Паганеля устремляется на бак.
- Держитесь крепче! - ору я во всю мочь и еще добираю шкоты. "Куба", сильно дрейфуя, начинает уваливать вправо, натягивая якорный канат, начинает ходить на нем, словно большая рыбина на леске...
Теперь как можно быстрее нужно переложить руль и сменить галс. Хорошо! Снова поворот. Левый лалс! Я подвожу "Кубу" поближе к якорю и вижу, как мелькают руки Георгия Ивановича, перебирающие и отбрасывающие на палубу провисший канат.
- Якорь под нами! - кричит он.
Очень хорошо. Теперь "Куба" сама выдернет его лапы из грунта.
По легкости и быстроте хода я понимаю, что якорь чист. Георгий Иванович уже подтянул его к борту. Теперь бы старик не свалился в воду... Нет, держится крепко. Ждет, когда водой смоет с якоря грязь.
Наконец, якорь на палубе. Георгий Иванович наскоро крепит его первым попавшимся под руку концом. Ничего, потом разберемся. Главное - уйти как можно дальше от берега, от острых камней старых фортов.
Смотрю на часы. Пятый час утра. Светает.
"Волхов" болтается на волнах безжизненный, словно покинутый командой: там всегда спят крепко, из пушек не разбудишь.
Искоса, не спуская глаз с дрожащей кромки паруса, оглядываю бригантину. Капитан - старый морской волк - почуял неладное. Над фальшбортом "Тайны" виднеются три растрепанные ветром головы. Тяжеловато им будет выходить отсюда под парусами. Правда, у них есть мотор в семьдесят сил. Только эти моторы не желают заводиться, когда нужно...
Эй! Не зевай, рулевой! Большущая волна вкатывает на бак, перехлестывает через рубку и, журча, несколькими десятками ведер стекает в кокпит...
"Вот чем плохи быстроходные яхты, - думаю я, - они не всходят на волну, а прошивают ее насквозь своим острым носом. "Норд-Вест" сейчас бы нырял спокойно как уточка, только брызги летели бы в лицо. Да, славная посудинка "Норд-Вест"..."
"Волхов" качается все так же безжизнен и безмятежен.
На "Тайне", между тем, отчаянно бьется кливер и готовят стаксель.
Мы уходим очень быстро, и бригантина, такая большая вблизи, уже виднеется как маленькая лодочка, а две ее мачты кажутся не толще весел, поставленных торчком. Но "Тайна" движется, медленно ползет вдоль серой полоски форта. Да, тяжеленько им придется...
Из рубки "Кубы" вдруг раздается Натахин голос:
- Поставить бом-бим-бам-тарарам-брамсели! Все наверх! Вот это да!
Ее смеющаяся рожица выглядывает из темного зева полуоткрытого входного люка. На ней моя старая куртка с коричневым меховым воротником, который так любит трепать Джерри.
- Натаха! - кричу я. - Без пояса на палубу не выходить! И Джерри не выпускать!
- Это что? Шторм?! - кричит во всю силу Натаха.
- Шторм! - отвечает наполовину радостно, наполовину испуганно Георгий Иванович.
- Кр-расота! - и Натаха скрывается в рубке, утянув за собой Джерри. Впрочем, скрывается всего лишь на минуту, а затем показывается снова, но с кинокамерой в руках.
Загонять ее в каюту мне жаль. Я только обвязываю ее на всякий случай коротким концом троса, пока она, растрепанная и счастливая, снимает под невероятными углами свои самые потрясающие кадры...
Как ни быстроходна была "Куба" и как ни изящна, я, по правде сказать, пожалел, что не встретил этот шторм на своем надежном "Норд-Весте".
К половине шестого утра мы пролетели мыс Лисьего Носа, стали носом против ветра, убрали грот, который грозило разорвать в клочья, и поставили штормовой стаксель.
Но и под этим носовым платком мы неслись со скоростью трамвая, и дождевые шквалы, долетавшие таки до нас, подстегивали "Кубу" в корму, и она, казалось, перепрыгивала, оскорбленная, с гребня на гребень.
Один раз во время шквала нас заложило так, что вода забурлила выше подветренных окон рубки, а с лица Георгия Ивановича, да и с моего, наверное, тоже, сбежали загар и румянец.
Но "Куба" выпрямилась. Балласт в несколько сот килограммов - все равно что пузо у Ваньки-Встаньки.
Ровно в семь мы влетели в нашу уютную, такую родную, такую надежную гавань, где дуло уже не столь сильно, и благополучно отшвартовались.
К полудню - шторм уже начал выдыхаться - под зарифленным гротом пришла "Тайна".
А поздно вечером примчал разъездной катер, собиравший раскиданные по заливу яхты, и привез гик, спасательный круг и крышку от люка - все, что осталось от чудесного краснодеревого "Волхова"...
И когда проносили эти обломки и останки разбитого "Волхова" - было похоже, как будто несут оставшиеся вещи погибшего человека.
- Жаль "Волхов"... - сказала Натаха.
- Простофиля капитан, - сказал Георгий Иванович с видом знатока.
А я три раза сплюнул через левое плечо, чтобы и с нами когда-нибудь не случилось такого... Знающие люди говорят, что помогает...
Свежий ветер
Наконец, наступает настоящее жаркое лето. Такое жаркое, что палубы яхт, как часто их не скатывай водой, нагреваются так, что горячо ступать босыми ногами, а там, где палубы прошпаклеваны варом, черные пузыри пучатся в швах и ноги, ступая на них, прилипают к палубе.
Надводная часть корпусов сохнет, и когда спишь в каюте ночью, пугаешься иногда треска лопающихся вдруг где-нибудь волокон доски, словно кто выстрелил над ухом из ружья.
Команды пьют тогда неимоверное количество воды, кваса и лимонада и проклинают жару, штиль и свою судьбу не хуже колумбовых матросов.
И, как колумбовы матросы, они ждут ветра, хорошего, свежего ветра.
И вот где-нибудь в июле или в середине августа уже по легкой свежести утра чувствуется в самом воздухе что-то бодрящее, пришедшее издалека, с Гольфстрима, может быть, а может, и с Северного моря, принесшее с собой словно бы запах какой-то, едва слышимый, тревожащий, настораживающий носы яхтсменов.
И залив вдруг начинает слегка мерцать, поблескивать, волноваться по-особому. И чайки носятся весело. И легкие шелковые колдунчики - ленточки на вантах, определяющие направление ветра, - начинают вздрагивать, виться еще не горизонтально, но живо и обнадеживающе.
Идет свежий ветер...
Ух, что тогда поднимается по яхт-клубу!
И вот уже пустеют причалы и яхты одна за другой выходят в залив, меняя галсы и клонясь то левым бортом от ветра, то правым бортом.
А ветер идет с залива, настоящий, ровный, свежий ветер, и гнутся и шумят уже не только плескучие и податливые ивовые прибрежные кусты, но и могучие тополя начинают ходить зелеными волнами, захваченные поднимающимся ветром.
Чувствуется, что он не на час-другой и не на день. И пойдут яхты нырять и по одиночке и стайками, все дальше - на Кронштадт, на Петергоф и в Зеленогорск, и к Толбухину Маяку, и разлетаются по всей Розе Ветров - так называли в старину раскрашенную компасную картушку, у которой стрелки румбов расцветали лепестками розы...
Какое это очарование - свежий ветер, когда тепло и солнечно! И цвет воды на заливе меняется, и цвет неба становится иным - синей и гуще. И все, что меняет он разом.
Как хорошо лежать на нагретой палубе под ровно и туго натянутыми парусами или, свесив голову, смотреть с носа, как ровно выбивает из-под борта светлую, прозрачную волну, теплую, мягкую, ласковую, так что хочется похлопать ее ладошкой, как живую, или окунуть в нее босую ногу.
Свежий ветер создает особое настроение, он сдувает лень и томление ожидания, он манит идти и идти вперед, и дальше, и дальше, к Таллину, к Риге, через Зунд и Каттегад, в Атлантику, туда, где близ тропиков дует все время свежий ветер, пассат.
Свежий ветер будит в моряках тоску по дальним плаваньям, зовет с собой и манит далеко-далеко, этот ровный свежий ветер...
Конец